Художник из Челябинска Илья Фролов в разговоре с ААРР рассказал о поиске уральской идентичности через малахитовый паттерн, о проекте «Берегини», возникшем из одноразовых пластиковых форм, и о том, почему он создал собственную резиденцию.

Какую роль в твоей жизни играет малахит?

Всё началось с Лаборатории молодого художника, которую устраивала Марина Денкевич в Челябинске. Я поставил себе задачу найти валидированные визуальные коды, которые могли бы рассказывать о Челябинске и области с точки зрения культуры. Вспомнилось каслинское литье, златоустовская гравюра. Меня заинтересовало, как из украшения оружия она превратилась в нечто большее, и как в советское время московские художники придумывали для неё образы.

Параллельно я находился в поле Бажова и вспомнил, что малахит на Урале перестали добывать. Это показалось мне интересной темой. Я не взял на себя ответственность добывать его как художник, но подумал: почему бы не начать рисовать малахитовый паттерн, который когда-то стойко ассоциировался с нами? Так возник образ. Погружая себя в размышления об Урале, постепенно я нащупал необходимые элементы.

Мне хотелось сделать мистификацию, создать «Малахитовый период». В этом периоде существовали бы переработки исторических произведений, видоизмененные малахитовым паттерном. Первой работой стала аллюзия на Матисса «Танец», где я использовал малахитовый паттерн как основу.

Как ты определяешь для себя, нашёл ли ты формулу уральской идентичности?

Я сам не могу этого решать, это со стороны виднее. Помню, на одном портфолио-ревью кто-то из кураторов сказал: «Опять вы с этим малахитом?». Мне после этого даже больше захотелось с ним работать. Если тема кого-то бесит, мне кажется, это надо брать сразу.

Мне хотелось отойти от индустриальности, которая ассоциируется с Уралом, но уже не теребит сердце. Заводы и трубы для меня – естественный фон, как деревья и горы. Мне хотелось найти то, что существовало до них – ремесло и природу.

Расскажи о своём опыте в резиденциях. Ты был в Перми, Липецке, ещё где-то?

Мой первый опыт был в Сыктывкаре, и он был опосредованно связан с художественной деятельностью – это была резиденция для менеджеров культурных пространств. Но это важный первый опыт, который дал понять, что такое формат резиденции вообще: как ты существуешь в другой локации, взаимодействуешь с городом и командой.

Потом я поехал в Пермь, а сразу после – в Липецк. Получилось, что я захватил и оффлайн-резиденцию, и экспедиционный формат. Это был ценный опыт – тебя воспринимают как художника, люди искренне интересуются твоей практикой. Для художника в России это важно – чувствовать, что твою деятельность ценят. Это способ подкрепить свою творческую самооценку.

В резиденциях ты работал с проектом «Берегини». Как он появился?

У меня с детства была страсть что-то искать, наблюдать за деталями. Как-то я обратил внимание на великолепную архитектуру одноразовые пластиковые форм для продуктов. У меня родилась ассоциация: мы ходим по городам, восторгаемся архитектурой, а вот у тебя в руке – тоже продуманная, сложная архитектура, домик для предметов.

Параллельно в ИСИ нам рассказывали о художниках, которые работали с пустотой. Мне захотелось эту пустоту заполнить. Я начал экспериментировать с гипсом, заливая эти формы. Потом придумал систему креплений – мне всегда нравилось, когда предметы висят, в этом есть элемент движения, жизни.

Я назвал проект «Берегини». Стал исследовать корни – выяснил, что у меня поморские и цыганские. Пока заинтересовался поморскими узорами. А потом, изучая деревянное зодчество в Перми, обнаружил, что берегиня – это еще и элемент наличника. Так эта серия стала для меня таким лего, при помощи которого я могу изучать и пересобирать орнаменты и архитектуру, где бы я ни находился.

Это единый проект или серия? Как твой метод встречается с новой территорией?

Я не могу относиться к этому как к единому проекту, это скорее серия. Это разные проекты, исследующие разные темы. Это метод, который я для себя нащупал.
Мне интересно исследовать другие территории через призму своих ощущений и своего метода. Как будто, опять же, у меня есть лего, и каждый раз, находясь на новой территории я пересобираю это лего по-новому. Мне также интересно находить локальные пластиковые формы: оказывается, они производятся на местах. Мне хочется заострять внимание на этих незначительных вещах.

В какой момент ты решил делать свою резиденцию и почему?

Я всегда думал, что не люблю людей, хочу быть один. Но, повзрослев, понял, что, наверное, всегда их любил. Мне всегда нравилось наблюдать, подглядывать – в детстве у меня был бинокль, и я просматривал все окна. Резиденция – такой вольер, где ты даешь человеку свободу, но имеешь возможность подглядеть, как он ведет себя в этих условиях.

Мне интересны простые бытовые вопросы. Быт – очень важная вещь, которая формирует человека. Я создал в квартире комфортные для себя условия, и мне интересно, как другой человек в них себя ощущает. Каждая вещь в моей квартире находится на своем месте не просто так – я долго ищу для неё идеальное положение. И люди, кажется, это чувствуют.

Как понять, что художественное произведение завершено?

Это внутреннее чувство, щелчок. Как качели: когда ты в невесомости, и у тебя внутри что-то поднимается. После этого хочется выпить водки и танцевать чечётку – напряжение уходит. Когда я смотрю на законченность и понимаю, что мне пофигу, кто как оценит, – это оно. Я первый зритель, и в первую очередь должно нравиться мне.

Для меня нет разницы между созданием произведения и формированием пространства. Я в 41 год не разделяю, где я художник, а где просто человек. Я Илья Фролов художник, и всё, что я делаю – чищу зубы, готовлю, расставляю вещи – я делаю как художник. Я хочу умереть Ильей-художником, а не оставить после себя дорогие вещи.

У тебя на теле несколько татуировок. Это тоже жест художника?

Прямых отсылок к моей художественной практике здесь нет. Для меня искусство – скорее про разум. Но я часто обращаюсь к теме воспоминаний. Не памяти, а именно воспоминаний. Память – это конкретный промежуток, а воспоминание – это что-то, что ты забыл, что-то добавил из другого времени. Это более глобальный и честный процесс. Воспоминание – это то, как ты ощущал свое тело, мир, других людей. Это такая душевная материя.

Малахит, например, для меня – это тоже воспоминание. У меня была серия, где я перерисовывал домашний архив, и лица умерших родственников заменял на малахит. Малахит – это такая душа уральца, попытка сохранить воспоминания и сделать неодушевленный предмет человечным.

***

Малахитовые стикеры – жест художника. Буквально!

Специально для ААРР Илья сделал стикерпак с уральскими мотивами. Забирайте ноябрьский набор по ссылке и делитесь теплом, как Илья делится своими работами.